Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее, виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Черт! все не по-людски!
Я вас любил так сильно, безнадежно,
как дай вам Бог другими - но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит - по Пармениду - дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться - "бюст" зачеркиваю - уст
Другие тексты песен "Френки-шоу (Mr.Freeman)"
Другие названия этого текста
- Френки-шоу (Mr.Freeman) - Я вас любил (с) Иосиф Бродский
- Фрэнки-шоу - Я вас любил (стихи - Иосиф Бродский)
- Иосиф Бродский (читает Вадим Демчог) - Я вас любил
- Вадим Демчог (отрывок из Фрэнки-шоу) - Я вас любил (с) Иосиф Бродский
- Mikhailov Alexander - 4.Я вас любил(стих. Бродский)
- иосиф бродский (читает вадим демчог) - я вас любил
- Фрэнки шоу (И.Бродский) - Я вас любил
- СФ - Я вас любил (с) Иосиф Бродский
- F-Show - "Я вас любил" (Иосиф Бродский)
- ремейк - я вас любил
- Стихотворение Иосиф Бродский - Я вас любил
- Гермыч - Я вас любил (с) Иосиф Бродский
- Вот он.. - Я вас любил (с) Иосиф Бродский
- Френки Шоу(Вадим Демчог) - Я вас любил/ Бродский Иосиф
- Сумасшедший Фрэнки - Я вас любил (с) Иосиф Бродский
- Сумасшедший френки - Я вас любил_стихи Иосифа Бродского
- Franky Show - Я вас любил (И.Бродский)
- Иосиф Бродский - Я вас любил (ремейк)
- Сумасшедший френки - Я вас любил (с)панин
- Сумасшедший Фрэнки - Я вас любил (с) Иосиф Бродский (читает Вадим Демчог)
Пути и формы взаимодействия с классической традицией в сборнике Бродского "Часть речи" (Анализ стихотворений «Я вас любил…»)
|
Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно. То робостью, то ревностью томим; Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам Бог любимой быть другим. 1829 |
Я вас любил. Любовь еще (возможно, что просто боль) сверлит мои мозги. Все разлетелось к черту на куски. Я застрелиться пробовал, но сложно с оружием. И далее: виски: в который вдарить? Портила не дрожь, но задумчивость. Черт! Все не по-людски! Я вас любил так сильно, безнадежно, как дай вам Бог другими - но не даст! Он, будучи на многое горазд, не сотворит - по Пармениду - дважды сей жар в крови, ширококостный хруст, чтоб пломбы в пасти плавились от жажды коснуться - «бюст» зачеркиваю - уст! 1974 |
В плане содержания происходит вот что. Разочарование в любви огрубляется до физической боли и раздувается до покушения на самоубийство, отказ от которого с иронией мотивируется якобы чисто техническими затруднениями (к примеру, выбор виска) и мыслями о престиже(все не по-людски). За другим у Пушкина усматривается множество любовников, а намек на неповторимость любви поэта развернут в шуточный философский трактат со ссылкой на первоисточник. Бог из полустертого компонента идиомы (дай вам Бог) возвращен на свой пост творца всего сущего, но с оговоркой, что творить разрешается только (не) по Пармениду. Робкая нежность оборачивается физиологией и пломбами, плавящимися от жара, раздутого из пушкинского угасла не совсем. А романтическая сублимация чувства доводится до максимума (притязания на грудь любимой переадресуются устам) и далее до абсурда (объектом страсти оказывается не женщина, а скульптура, а субъектом - даже не мужчина с плавящимися пломбами во рту, а сугубо литературное - пишущее и зачеркивающее - "я").
Пушкинский словарь осовременивается и вульгаризуется. Вместо быть может Бродский ставит возможно, вместо души - мозги, вместо безнадЕжно - безнадЁжно, вместо так искренно - глуповатое так сильно. Появляются разговорные черт, все разлетелось на куски, не по-людски, канцелярское и далее и откровенно просторечное вдарить. Черт и все даже повторены, чем нарочито убого имитируются изящные пушкинские параллелизмы.
Обнажает Бродский и композиционный принцип оригинала - подспудное нарастание страсти к концу. Подспудность выражена у Пушкина формальной усложненностью структуры, в частности - синтаксической сложностью двух заключительных строк с их однородными членами (так искренно, так нежно), придаточным (так... как...), пассивом (любимой другим) и тяжелой инфинитивно-объектной конструкцией (дай вам Бог... быть), прорываемой анаколуфом (повелительным дай, грамматически недопустимым в придаточном предложении).
Бродский мог бы прямо начать с такой сложности, но в 6-м сонете он, как и Пушкин, бережет эффект концентрированности на конец, в чем далеко превосходит оригинал. Последние 5-7 строк образуют одно-единое предложение, наполненное однородными членами (жар, хруст), придаточным (чтоб...), деепричастным оборотом (будучи...), инфинитивной конструкцией (жажды коснуться) и вводными слова и предложениями (по Пармениду; "бюст" зачеркиваю).
Один из утонченных структурных эффектов оригинала - подготовленная неожиданность его финальной рифмы. Часто рифмующее слово заранее вводится в предыдущий текст. Возьмем альбомный парадокс Пушкина «Бакуниной»:
Напрасно воспевать мне Ваши именины При всем усердии послушности моей; Вы не милее в день святой Екатерины Затем, что никогда нельзя быть Вас милей.
Финальное милей предсказывается не только рифмой (моей), но и словом (не) милее, готовящим его лексически, грамматически и фонетически.
Этот прием настолько распространен, что сама неожиданность становится ожидаемой. Написанная по этой схеме, II строфа «Я вас любил...» выглядела бы примерно так (с финальным любим, полностью предсказанным комбинацией любил + томим):
Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим; Я вас любил так искренно, так нежно. Как не был никогда никто любим.
Однако Пушкин, обожавший сюрпризы в рифмовке (ср. его знаменитое морозы/ (риф)мы розы), не удовлетворился подготовленной неожиданностью первого порядка и передернул рифмы вдвойне. Вместо любим он поставил в рифму другим, но ожидавшееся любим не выкинул, а лишь передвинул из рифменной позиции в предрифменную (в форме любимой), чем освежил прием: ожидания и обмануты (рифма не та), и выполнены, хотя и неожиданным образом (рифма есть; ожидавшееся слово включено в строку). Еще важнее, однако, тематическая уместность эффекта: доминанта стихотворения (которое по содержанию посвящено отказу от банальной концепции любви, сюжетно построено на отдаче любимой сопернику, а текстуально движется от я к другому, появляющемуся в конце) оказывается спроецированной в план рифмовки: ожидаемое рифменное слово вытесняется неожиданным, в буквальном смысле "другим".
У Бродского это изящное словесное уступание места грубо обнажено. Поэт прямо заявляет о вычеркивании напрашивающейся рифмы в пользу другой, так сказать, сублимированной. Правда, Бродский играет с другими словами (хруст - бюст - уст вместо любил - томим - любим - другим) и не воспроизводит пушкинскую структуру в точности: бюст лишь частично подготовлен хрустом. Зато неприемлемость зачеркиваемого слова выпячена переносом из сферы подспудных рифменных ожиданий, с одной стороны, в предметный план - в виде непристойности, а с другой, в языковой - в виде неграмотности (коснуться бюст?).
Если сонет так богат инвариантами Бродского, то пушкинский оригинал в нем должен быть не только спародирован, но и потеснен чисто структурно. Как мы помним, важнейшее сюжетное изменение состоит в вынесении на поверхность страстного утверждения любви, образующего новый финал. Дополнительный простор создается, в первую очередь, большей длиной сонета, предоставляющей в распоряжение Бродского шесть «лишних» строк, а также вольностями в обращении с оригиналом.
Строго говоря, пересказ пушкинского текста заканчивается в середине 9-й строки, где Бродский на полуслове обрывает Пушкина своим но не даст! Эффект скомканности поддержан тем, что в полторы строки (8-ю и половину 9-й) втиснут материал из начала, середины и конца второй строфы оригинала. На обрывание работает и разделение 8-й и 9-й строк в рифменной композиции сонета: безнадежно - последняя рифма восьмистишия, а (не) даст - первая шестистишия. Впрочем, техника перебивания и комкания применена уже и при пересказе первой строфы. Он сведен у Бродского к единственной - 1-й - строке (да и то натыкающейся на скобку), после чего мотив альтруистического подавления любви замещается эгоцентрическими размышлениями о самоубийстве и физическими образами, совершенно отсутствующими в абстрактно-куртуазном оригинале.
В своем анализе Жолковский(Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994, с.195) замечает, что в синтаксическом плане именно первые девять строк написаны сравнительно короткими фразами, тогда как в финале Бродский дает волю своему витиеватому красноречию. Разумеется, весь синтаксис, с самого начала, - типичный для Бродского разорванный, «цветаевский». Но в начале сонета он как бы подверстывается к пушкинскому, а в конце выходит за классические рамки.
Что касается словаря, то к концу практически исчезает вульгарная лексика и появляются архаизмы и поэтизмы: Бог, будучи, сотворит, по Пармениду, сей жар в крови, коснуться, уст. Нейтрально-серьезная лексика проходит через весь текст (любовь, оружие, задумчивость, зачеркиваю), но в финале особое значение получают слова двойной стилистической принадлежности - низкие и высокие одновременно. Таковы: горазд, архаичное в контексте будучи и разговорное в контексте на многое; животная пасть, привлеченная к объяснению в любви; жажда, то ли духовная, то ли связанная с выделением слюны, которое угадывается за плавящимися пломбами; образ плавления, гиперболически мощный, но снижаемый контекстом слюны и пломб. В начале сонета подобная стилистическая двойственность намечена разве что словом сверлит. Таким образом, лексическая композиция также делит стихотворение на две части - пародийную и немного более серьезную.
В плане рифмовки Бродский тоже как бы переиначивает оригинал. У Пушкина рифмы плавно движутся от -ож- через -ем и -еж- к -им. Бродский конспективно сводит -ож- первой строфы и -ежно второй в рифменную серию -ожно, которую заключает каламбурным совмещением обоих пушкинских рядов в своем безнадЁжно. В качестве мужской рифмы восьмистишия он использует -ги/ -ки-, то есть почти точную копию заключительной рифмы оригинала. Так рифменная четверка Пушкина оказывается сжатой до пары, которая и растягивается, с неизбежной пародийной монотонностью, на все восьмистишие.
Разделавшись с рифмами оригинала, Бродский обращается к новым созвучиям: -аст, -ажды и -уст. Оба гласных и все три комплекса в целом (за исключением звука -ж-) находятся на периферии пушкинского текста, ни разу не попадая под рифму и редко под ударение. Рифменное движение заключительного шестистишия образует четкий рисунок, основанный на эффектном сужении от широкого и звонкого -ажды к глухому и сдержанному - «сублимированному» - -уст.
Итак, основной композиционный принцип 6-го сонета состоит в том, что на нескольких уровнях - сюжетном, лексическом, синтаксическом, рифменном - Бродский как бы перебивает, комкает и отодвигает в сторону пушкинский оригинал, чтобы в конце выступить со своим собственным номером. По мнению А. Жолковского, по ходу сонета эта стратегия применяется даже дважды - к материалу сначала первой, а затем второй строфы оригинала. Более того, в первой же строке Бродский не только обрывает Пушкина, но и перевирает его, подменяя быть может своим возможно и повышая процент вводных конструкций. Перевиранием (естественно вытекающим из установки на пародию) сопровождается и вторая попытка пересказа (так сильно, безнадёжно, другими), чтобы затем смениться перебиванием (... - но не даст!).
Все это напоминает обращение с Пушкиным Маяковского:
Как это у вас говаривала Ольга? Да не Ольга! из письма Онегина к Татьяне. - Дескать, муж у вас дурак и старый мерин, я люблю вас, будьте обязательно моя, я сейчас же утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я («Юбилейное»).
А. Жолковский: «Потеснив классика, современный поэт насыщает текст собственными мотивами, - за пародийной оболочкой 6-го сонета вырисовывается структура типичного стихотворения Бродского. На первый план выдвинуты телесные образы, композиционное развитие которых вторит общей переориентации с пушкинской отрешенности на цинично-бравурный собственный тон. Эти "материальные" мотивы вводятся в сонет двумя порциями - в середину (на место I строфы оригинала) и в конец (на место II), причем по нагромождению физиологических деталей три последние строки не уступают шести первым.» (Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994, с.198)
Первая группа образов (боль... сверлит... мозги, застрелиться, оружие, виски, вдарить, дрожь) утрирует несчастность любви, а вторая (жар, кровь, ширококостный хруст, пломбы, пасть, жажда, коснуться, бюст, уст) - ее уникальность и, значит, некий триумф. Переход от первой группы ко второй построен на сходстве и контрасте. Сходство в том, что и в начале, и в конце речь идет об отрицательных физиологических состояниях, служащих аккомпанементом любви, причем в обоих случаях в них вовлекается не только физиология, но и техника (оружие, пломбы). Контрастный же ход состоит в том, что негативные физиологические ощущения начинаются в мозгу и висках, а затем через кровь и кости сосредоточиваются во рту, чтобы, наконец, разрешиться, улетучившись через губы в виде поцелуя/ поэтического слова; в начале металл угрожает страждущему телу, а в конце телесная страсть плавит металл.
Как считает А. Жолковский, новые элементы, которыми Бродский насыщает пушкинскую канву, выстраиваются в характерную диалектическую триаду. Одни (телесные состояния "я" - от боли в мозгу до плавящихся пломб) акцентируют уникальную материально-физиологическую природу бытия. Другие (самоубийство, альтернативность и призрачность жизни, отсутствие реального объекта любви) представляют противостоящие человеку смерть и пустоту. А третьи (авторский произвол, проявляющийся в обилии скобок и тире, пародировании и обрывании оригинала, зачеркивании бюста и выборе уст, отсылка к «Пророку» и творческие коннотации уст) воплощают способность поэтического слова преодолеть великое Ничто. В целом возникает образ какой-то необычайно мощной, животной и в то же время чисто условной и риторической страсти, которая чудом держится в пустоте.
Тема живого, телесного и вообще материального, как бы упирающегося в нематериальное, смерть и пустоту, - одна из постоянно занимающих Бродского, в стихах которого ее варьирует целый комплекс характерных мотивов. Среди них:
встреча телесного с бестелесным, бесформенного с формой, зримости с беззвучием; геометрическая вложенность жизни и любви в пространство, пространства во время, а времени - в смерть и пустоту; абстракции, воображаемые линии, арифметические действия и другие школьные и научные понятия, скрытые под реальностью или выводящие за ее пределы; выход из комнат, прошлых связей, жизни; точка зрения с другого континента, с луны, из будущего, из ниоткуда или в никуда и в ничто; пристрастие к жанру эпитафии и многое другое.
Все эти мотивы многообразно связаны друг с другом: одной из масок бестелесности являются научные абстракции, в частности, "геометрическая вложенность" в пустоту; абстракции выводят за пределы реальности, в никуда, и мотивируют точку зрения из ниоткуда, позволяющую увидеть жизнь беззвучной, бесплотной - и опять сначала. К этому кругу мотивов относится и образ безличной страсти в пустоте; ср. чеширские губы любимой и далее в том же стихотворении программные строчки:
Необязательно помнить, как звали тебя, меня.... безымянность нам в самый раз, к лицу, как в итоге всему живому, с лица земли стираемому беззвучным всех клеток «пли»... И наше право на «здесь» простиралось не дальше, чем в ясный день клином падавшая в сугробы тень... будем считать, что клин этот острый - наш общий локоть, выдвинутый вовне («Келомякки»).
Особенно сходен с несотворимой дважды, но безадресной страстью 6-го сонета следующий фрагмент из стихотворения «Ниоткуда, с любовью...», которое в «Новых стансах к Августе» помещено непосредственно после «Сонетов» и образует с 6-м сонетом своего рода двойчатку, ибо трактует те же мотивы в более серьезном ключе.
Ниоткуда, с любовью, надцатого мартобря дорогой, уважаемый, милая, но не важно даже кто, ибо черт лица, говоря откровенно, не вспомнишь, не ваш, но и ничей верный друг вас приветствует... я любил тебя больше, чем ангелов и самого и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих, поздно ночью в уснувшей долине, на самом дне в городке, занесенном снегом по ручку двери.
Спасение от заносящей все пустоты приходит диалектически через ее приятие - через упование на пустые слова, на чистую словесность, на пир согласных на их ножках кривых, на бисер слов и бегство по бумаге пера, поскольку "слова" сопричастны как призрачности существования, так и авторской воле, как пустоте, так и материальному миру. Отсюда ножки, бегство, пир и животный субстрат любовной риторики в нашем сонете, а также возможность, до предела разведя хрестоматийно пушкинские полюса звуков и жизни, получить их гибрид - смесь сильных чувств динозавра и кириллицы смесь.
По мысли А. Жолковского, именно такой гибрид венчает 6-й сонет. Подобно пушкинскому оригиналу, структура которого тоже собрана в фокус в его финальном стихе, сонет завершается эмблематической строчкой: Коснуться - "бюст" зачеркиваю - уст! В ней есть все: герой и героиня; человеческое тело и камень статуи; объект плотской страсти и орган поэзии; поцелуй под занавес и чисто литературная правка текста; буквальные прикосновения и побуждение к творчеству через отсылку к «Пророку»; сублимация страсти а 1а Пушкин и чеширские губы для концовки; обнажение пушкинского отказа от напрашивающейся рифмы и демонстрация авторской воли в выборе слов; вводная конструкция и интенсивная фонетическая подготовка слова уст.
По мнению А. Жолковского, кощунственно созданное на основе одного из эталонов русской классической поэзии, «Я вас любил...» Бродского имеет богатейшую интертекстуальную подоплеку, как современную, так и традиционную.
В своем взаимодействии с Пушкиным Бродский опирается на ряд установок, которые были характерны для русской поэзии XX века. Однако, подчиняясь этим законам, Бродский и его сонет все же восходят к чисто пушкинским задачам: изображению страсти через призму бесстрастия; разбитию «я» на «человеческое, земное, любящее, страдающее, бренное» и «поэтическое, полубожественное, посмертное, спокойно возвышающееся над смиренно идущими под ним тучами и собственными страданиями»; к лирическим отступлениям, уничтожающим сюжет; и в принципе к «высокой страсти... для звуков жизни не щадить».
Однако, опираясь на большой опыт русского футуризма и, более того, модернизма в общем, Бродский простирает эти тенденции далеко за классические пределы.
А. С. Пушкин
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно.
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.
1829
И. Бродский
Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее: виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Черт! Все не по-людски!
Я вас любил так сильно, безнадежно,
как дай вам Бог другими — но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит — по Пармениду — дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться — «бюст» зачеркиваю — уст!
1974
Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее: виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Черт! Все не по-людски!
Я вас любил так сильно, безнадежно,
как дай вам Бог другими - но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит - по Пармениду - дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться - «бюст» зачеркиваю - уст!
1974
Сравнительный анализ стихотворения «Я вас любил» Бродского и Пушкина
Относительно творчества Бродского имеются два противоположных мнения. Согласно первому поэт является несомненным светилом русской поэзии, «вторым Пушкиным», который продолжил лучшие традиции великого предшественника и внес значительный вклад в национальную культуру. Другая группа исследователей полагает недопустимым сравнение Бродского с Пушкиным. Его творчество они считают никак не связанным с классической литературой. Бродский опошлил и исказил русский язык. К тому же, в отличие от Пушкина, он отрицал свою связь с Россией, что и подтвердил своей эмиграцией.
В этом смысле очень интересен анализ произведения Бродского «20 сонетов к Марии Стюарт», особенно шестой сонет, который прямо перекликается со . Лирический герой Бродского обращает внимание на каменную статую Марии Стюарт. Шестой сонет представляет собой признание в любви исторической личности, в котором проглядывает личная любовная история поэта.
Бродский использует знаменитое стихотворение Пушкина, но значительно искажает его смысл и общее настроение. Сразу же бросается в глаза намеренное «приземление» языка. Поэт использует грубые, близкие к нецензурным, выражения: «разлетелось к черту», «вдарить», «пломбы в пасти». Рядом с ними находятся и торжественные «высокие» фразы: «дай Вам бог», «жар в груди». Возникшая «мешанина» слов производит огромное эмоциональное впечатление.
Создается чувство, что Бродский просто пародирует и издевается над пушкинскими строками. Но это не совсем так. «Я вас любил…» — знаменитое, ставшее классическим, признание в любви к женщине. Бродский использует его в качестве образца. Но, принадлежа к совершенно другой эпохе, поэт понимает, что такое признание выглядит неуместным. Поэтому он пропускает его через себя и изменяет в соответствии с требованиями времени.
Бродский иронизирует над самим собой и над своей бездушной эпохой. У Пушкина любовь трогательна и возвышенна. Влюбленный покорно принимает утрату, он стремится избавить любимую от беспокойства и желает ей найти свое настоящее счастье. Любовь у Бродского становится физическим плотским чувством. На смену покорности приходят мысли о самоубийстве, но и они заканчиваются насмешкой автора. Героя останавливают размышления над выбором виска для рокового выстрела. Его любовь эгоистична. Он считает, что Бог не способен создать такое же чувство в другом мужчине. Крайним выражением низменности современной любви являются последние строки. Автор намеренно оговаривается. Романтический поэт мечтал коснуться «уст» возлюбленной. Заветная мечта героя Бродского – «бюст».
Бродский, безусловно, не может равняться с Пушкиным. Он сам это прекрасно понимает. Используя бессмертные строки, он показывает, насколько изменился мир. Подражать Пушкину просто бесполезно, так как культурный уровень человечества значительно понизился.
Рассматривать стихотворение Бродского «Я вас любил» в отрыве от «Двенадцати сонетов к Марии Сюарт» неправильно, так это часть целого, это шестой сонет и герой обращается в нём не к живой женщине, а к статуе Стюарт. Критики не редко высказывают мнение, что эти строки – это насмешка над одноимённым стихотворением Пушкина что ошибка, ведь поэт взял известное произведение только за каркас, с помощью которого попытался сочетать лирику и тонкую паутину здравого эгоизма.
Пушкин & Бродский
Если Пушкин наполнил стихотворение нежностью, то Бродский не стал размазывать по бумаге варенье, показав тем самым отличие обращения к живому человеку и к статуе. Герой уважает Марию Стюарт, но его любовь – это не то чувство, которое окрыляет, придаёт сил и заставляет жить, это чувство уважения и, оттенок физической близости и, в какой-то мере поклонения.
Конечно, не даст, ибо кто пылко полюбит статую, даже несмотря на её величие и былые заслуги. В какой-то мере герой глумится перед статуей, в его словах только отсвечивает уважение, но там больше упрёка. Уже не расплавятся от жара любви к ней пломбы во рту, уже никто не захочет коснуться каменного бюста – только холодных уст и то лишь в знак былого величия.
с оружием. И далее: виски:
в который вдарить?
Обращение к каменной статуе
Да, герой страдал, но отстрадался, ни оружие, ни виски не взяли и вот он пришёл к статуе для личного объяснения с уже холодным камнем. Если Пушкин пытался вознести объект своей любви, то Бродский никого не возносит. Пушкин словами «я вас любил» пытается создать памятник нежности своей любви, Бродский обращается уже к памятнику, отсюда приземлённость слога и минимум высокопарных фраз. Если отношение героя Пушкина к объекту любви было возвышенным, то Бродский приземлён – герой любил Стюарт физический и со смертью её не нашёл нечего лучшего, чем упрекнуть бывший предмет утех.
Классический вариант стихотворения в стиле Бродского, вдумываться тут в каждую строку не надо, а вот задуматься об общем смысле строк лишним не будет.
Текст
Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее: виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Черт! Все не по-людски!
Я вас любил так сильно, безнадежно,
как дай вам Бог другими - но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит - по Пармениду - дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться - «бюст» зачеркиваю - уст!